[Foxiney]

Название: нет, но я его обязательно придумаю.
Автор: Фокса
Бета: повесилась
Персонажи: Двалин/fem!Ори, ОМП/Дис и еще всяких понемногу
Рейтинг: R
Жанр: море ангста, реки ненужной лирики и чуть-чуть романтики.
Саммари: Сиквел моего такого же безымянного Двалин/fem!Ори. На склонах Эребора весна, трава прорастает на гарях, вороны и дрозды выводят птенцов. Кое-кто из героев тоже готовится обзавестись потомством. В то время как другие медленно чахнут и угасают, зацикленные в своем горе.
Дисклеймер: Да простит меня Профессор!

- Говорил я тебе, не ходи к ней, - Сигмар тяжко вздохнул, откупоривая бутылку.
Двалин потер все еще саднящую скулу.
- Да уж. Я всего чего угодно ожидал, но такое…
- Она такая теперь постоянно. Поначалу еще похожа была на нормальную, вроде бы даже соболезнования принимала в первый день. А как второй ворон прилетел… С тех пор только злится. Винит во всем Торина и тебя.
- Но с Торина-то уже не спросишь…
- Именно... Кружку давай.
Двалин протянул свою походную и, помолчав спросил:
- А ты сам-то? Не злишься на меня?
Сигмар только плечами пожал:
- С чего бы? Я же знаю, как ты к мальчишкам относился, уж верно защитил бы, если б мог… И на гробах плясать не стал бы, как Дис говорит.
Двалина от этой фразы снова передернуло. Возвращаясь в Эред-Луин он рассчитывал застать принцессу в слезах, в оцепенении, в безумстве. Готов был утешать ее, оправдываться, пересказывать в подробностях случившееся… Но Дис, едва увидев, осыпала его потоком таких проклятий, что будь она Говорящей, Двалин живым из комнаты не вышел бы. Он, оказывается, на могилах мальчиков сплясал со своей свадьбой…
- Ну да она мать, ее понять можно, - продолжал Сигмар печально, разливая по кружкам какое-то резко пахнущее человеческое пойло. –И тебя можно… В конце концов, ты не обязан портить себе жизнь из-за чужого траура.
- Да знаешь… - начал Двалин, и тяжело выдохнул, не найдя слов, чтобы продолжить.
Не рассказывать же про запой, кости под завалами и одну удивительно светлую девочку отцу двух погибших сыновей, вынужденному противостоять собственному горю и озлобленности жены. По счастью и не пришлось.
- Знаю, - Сигмар устало махнул рукой. – Давай лучше помянем моих мальчиков.
- Чтоб их Махал принял сообразно прожитой жизни, - Двалин поднял кружку.
… Они сидели на кое-как отесанных гранитных заготовках в пыльной камнерезной мастерской. Двалин уже чувствовал заметное головокружение, Сигмар пил и не пьянел. Судя по сваленным в углу пустым бутылкам, из этого состояния он не выходил как минимум полгода. С того самого дня, когда вороны принесли в Эред-Луин весть об освобождении Эребора… и о гибели парней.
- Было б хоть, кому им дорогу до Чертогов промыть, - хозяин мастерской тяжело грохнул на стол пустую кружку, с трудом поднимая отяжелевшую, но все такую же ясную голову. – Дис ведь ни слезинки не пролила с тех пор. Представляешь? Она ж ведь, мать ее, принцесса! Ей же не к лицу рыдать!.. Да и на тебя она зла, и вообще…
- Ничего, и без того добрались. Ори за всех отрыдала, как за родных. – Хотя вспомнилась ему сейчас совсем не Ори. Но Двалин решил не рассказывал пока родителям о печальной эльфийке, оставившей свои волосы на могиле их сына. Он-то сам уже привык к этой мысли, а как отец это примет – кто знает?
- Хорошая она у тебя, наверное, понимающая, - Сигмар мечтательно улыбнулся. – Дис прежде тоже такой была. Потом уж окаменела. Как и не женщина вовсе… В жизни бы не подумал.
Вот и Двалин ни за что не подумал бы. Он-то помнил Дис прежней.
Беспечная девочка, чью способность радоваться жизни не смогло выжечь даже пламя дракона. Принцесса, влюбившаяся в простого мастера-проходчика. В калеку, которого притащили из Азанулбизара на носилках, поминутно карауля, чтоб, Эру упаси, с собой не покончил! Но ведь заприметила-таки среди сотен раненых, выбрала, выходила, вернула к жизни, замуж вышла, двоих прекрасных сыновей родила! Двалин тогда даже злился: угораздило ж дуреху из всех мужчин клана выбрать нытика, которого перебитые ноги едва не заставили по своей воле отправиться в Мандос раньше срока! Но тогда казалось, что ничто не может поколебать решимости и неисправимого жизнелюбия Дис. И спорить с ее решением не стал даже Торин.
А вот оно как обернулось…
- Вы ехать-то собираетесь? – спросил Двалин, выныривая из потока нахлынувших воспоминаний.
- Я еду, - уверенно кивнул Сигмар. - Как только этого вот закончу. Все-таки это чертоги его имени, должна остаться какая-то память… А как Дис – не знаю…
Двалин поднял помутневшие глаза на высящуюся посреди мастерской статую. Мастер едва успел обтесать бело-серебристую глыбу, придав ей отдаленное сходство с величественной фигурой гнома, но в мраморном лике уже угадывались до боли знакомые черты. Все верно, даже если гномы покинут Эред-Луин, король должен остаться здесь навсегда. Хотя бы каменный.
- Вот закончу его, - продолжал скульптор, наполняя кружки по новой, - и сразу в Эребор. Там тоже надо статую поставить. Надеюсь, Дайн не будет против. А если даже и будет… Какое мне, балрог его пожги, дело до какого-то Дайна! Парни за нашу Гору погибли! И я им такой памятник поставлю, что… Ну да тебе это не интересно, наверное. У тебя там своя жизнь: реставрация, переселенцы… молодая жена. Сына, вон, ждешь. Это мы тут своих уже оплакиваем, у тебя все впереди.
Двалина передернуло. Сигмар понял свою оговорку и поспешил исправить:
- Прости, я не о том. Просто это чудо такое, когда дети рождаются – не поймешь, пока сам не испытаешь.
- Да, наверное… До сих пор поверить не могу. Вроде бы год назад и надеяться было не на что, а теперь вдруг…
- А так и бывает, - Сигмар вдруг очень светло и радостно улыбнулся каким-то своим воспоминаниям. И от этого стал словно бы моложе, и до боли похож на собственного погибшего старшего сына. – Она говорит тебе, а ты не веришь: как так может быть, чтобы твое счастье вдруг раздвоилось? Ведь она сама по себе счастье, и вдруг оказывается, скоро будет еще одно. Как? Откуда?.. Потом наблюдаешь, как с каждым днем округляется ее живот, и снова не веришь: неужели это в ней сейчас растет частица тебя? Твое продолжение. То, что будет радовать тебя до гробовой плиты и останется в этом мире, когда ты сам отправишься на встречу с Махалом. И вдруг понимаешь, как же тебе повезло! Понимаешь – и не веришь.
Двалин слушал, не решаясь вставить хоть слово, только изредка кивал и улыбался одними глазами. Все-таки Сигмар напрасно столько лет гробил себя в шахтах, пока тяжелое ранение не вынудило заняться действительно своим делом: в душе он был и останется художником, способным выразить и показать миру то, что другие способны только ощущать. Волнение, надежду, страх, любовь, веру в бессмертие… Сам ведь он, Двалин, то же самое чувствовал, глядя на беременную Ори, вышедшую проводить его до ворот Эребора. Но вот объяснить не смог бы, хоть тресни! Слишком тонкие это материи. Не по уму простому вояке.
- А потом ты стоишь под дверью, - продолжал Сигмар, все так же улыбаясь, - и сердце как будто рвут напополам страх и надежда. Хоть и знаешь, что бояться нечего, а все равно волнения не унять. И когда, наконец, из дверей выходит какая-нибудь бабка и сообщает, что ты стал отцом, ты снова не веришь! И когда тебя запускают, наконец, внутрь, и ты видишь ее и ребенка, то все равно не можешь поверить. Потому что это слишком прекрасно, слишком удивительно, чтобы быть правдой… И вдруг понимаешь, как же тебе повезло: ты не напрасно жил! И не напрасно до сих пор топчешь Арду своими кривыми подпорками!.. А потом появляется второй. И они оба растут, и зовут тебя папой – а ты все не веришь. А потом… - Мастер вдруг замолчал, тупо глядя в свою кружку. Затем одним махом осушил ее и с горечью продолжил: - а потом прилетает ворон … И знаешь, что самое страшное? В это ты тоже не веришь. Сколько бы гонцов ни подтвердили эту весть, все рано не веришь! Потому что не может быть, чтобы твои мальчики, кровь твоя…
По щеке мастера скатилась первая слеза. Двалин все так же молча потянулся за бутылкой. Мысль о том, что судьба Сигмара может рано или поздно постигнуть любого отца, пугала до дрожи, и думать об этом совсем не хотелось. Но не затыкать же его.
- Они ведь совсем молодые были. Красивые. Здоровые, в отличие от меня! Видно Намо тоже не нужны калеки… А я все не верю, понимаешь?! Вот была у тебя жизнь, и радость, и надежда, и не осталось ни варга!
…Не по-мужски крупные слезы одна за другой скатывались по светлым усам, падали в кружку.
Двалин молчал.
Страшно это, когда мужчина плачет, поминая своих сыновей.
Еще страшнее, когда не плачет женщина.

запись создана: 04.04.2013 в 07:08

Comments

У Дис слезы перегорели. А в глазах, наверное, такая тоска, что и сказать нельзя...
Написано, как всегда, чудесно. Трогательно и серьезно, и лирики совсем немного. Каждый по-своему переживает свое горе, как и радость, но суть от этого не меняется и ты это передала! Спасибо за еще один кусочек цветного стекла, из которых складывается в моей голове витраж твоего творчества.
Кланяюсь автору и жду новых творений

[Foxiney]

Izanomi,
Спасибо.
Погрели мне душу комменты к этому отрывку, ничего не скажешь...))

Foxiney, ты растешь, это тоже греет душу)))

[Foxiney]

Izanomi,
А по-моему деградирую... Ну да ладно.

[Foxiney]

Ори так ничего и не сказала мужу – Сома проболталась. И Двалин почему-то даже не удивился тому, что самую ожидаемую новость в его семье Глойнова благоверная узнала раньше, чем он сам. Она вообще как-то умудрялась везде и всюду быть первой: первая красавица Эред-Луина, первой из подруг выскочила замуж, первой отрастила бороду, какими гномки обычно обзаводятся только на третьем столетии. Она и в Эребор примчалась впереди всех, по первому снегу, не дожидаясь весенних караванов и даже не послав вперед себя ворона, чтобы встретили - просто в одно прекрасное утро подкатила к воротам на огромных санях, вместе с детьми и скарбом.
После радостной встречи с семейством у ворот Глойн пропал на два дня. Видимо, пытался осуществить давно задуманное, но продержался не так долго, как рассчитывал. Ну или неуемная энергия Сомы требовала от нее более значительных свершений, чем общение с мужем. Во всяком случае, на утро третьего дня после приезда она уже бодро носилась по дворцу, налаживая полезные знакомства и всюду встревая.
Впервые столкнувшись с нею в коридоре и обменявшись парой фраз, Двалин с удивлением осознал, что любовь далекой молодости уже не кажется ему такой уж привлекательной, хотя она по-прежнему был красива и как раз вступала в пору расцвета. Но то ли вкусы у него поменялись, то ли агат в руках оказался ценнее алмаза на дне морийской пропасти, то ли просто утоленное, наконец, желание позволило более трезво смотреть на вещи. Что до Сомы, Двалин мог бы поклясться, что женитьба давнего поклонника задела ее самолюбие. Впрочем, не настолько сильно, чтобы испортить их отношения: выспросив подробности, гномка тут же предложила дружить домами, а еще через пару недель внезапно выяснилось, что они с Ори успели стать лучшими подругами. Во всяком случае, так говорила сама Сома. Хотя Глойн, хихикая в бороду, уверял, что скорее уж его благоверная нашла себе дочку, которой у них никогда не было.
Так или иначе, а именно к ней Ори обратилась со своими сомнениями, и она же невольно выболтала маленькую женскую тайну виновнику случившегося. Потом опомнилась и очень просила не выдавать ее, и вообще, дождаться, пока девочка сама решится объявить о своем положении.

И он ждал. Целых два дня. Но Ори все молчала, а неопределенность стала совсем невыносимой, хотя в положительном ответе уже можно было не сомневаться – жена вела себя так, будто что-то скрывала. И на третью ночь Двалин не выдержал: мягко накрыл ладонью ее живот, прекрасно понимая, что ничего там не нащупает, и все же ощущая под пальцами нечто такое, что трудно осознать и невозможно передать словами. И, внимательно вглядываясь в лицо засыпающей гномки, просто спросил:
- Почему ты ничего не говоришь мне?
Ори вздрогнула, разом выныривая из сладостной полудремы, и даже при свете одинокой свечки было видно, как она покраснела.
- А ты… Откуда?
Словно бы мягкая теплая ладонь коснулась души, погладила осторожно. Все-таки правда.
- Не важно. Так почему?
- Я хотела сказать… Ну, чтоб не просто сказать, а как-то… объявить. Ты же так ждал.
- Не надо ничего, просто скажи. – Двалин свободной рукой осторожно коснулся ее лица. – Хочу услышать это от тебя.
Ори улыбнулась, в свою очередь проводя кончиками пальцев по его щеке, и очень тихо, с расстановкой произнесла:
- У нас будет ребенок

Полностью осознать испытанные в тот момент чувства он смог только несколько месяцев спустя, в разговоре с полупьяным Сигмаром. Да и то странно, откуда вообще они взялись? Ведь не знал никогда за собой такого! И, наверное, надо было бы что-то ей сказать, но слова застряли в горле, никак не желая облекаться в звуки. Говорить он никогда не умел, да и разве выразишь такое словами? Вместо ответа Двалин приподнялся на локте, отбросив в сторону одеяло, и осторожно потянул вверх подол ночной рубашки Ори. Усмехнулся, почувствовав, как вздрогнула жена, неверно истолковав его намерения. Прикоснулся губами к бархатистой коже чуть ниже пупка, и замер, боясь неловким движением нарушить установившуюся связь между настоящим и будущим.
Он и сам не мог бы сказать, что изменилось в эту минуту. Почему женщина, которую он еще совсем недавно жадно брал, наслаждаясь теплом и податливостью живого тела, вдруг превратилась в почти божество? И откуда накатила эта волна вязкой теплой нежности, в которой трудно двигаться и дышать? И почему вот именно сейчас, в тот момент, он чувствует себя сильнее, отважней, могущественней, чем когда либо? Хоть выворотить Гору с корнями и воткнуть макушкой в землю, хоть разметать в одиночку всех тварей Гундабада, хоть балрога за хвост вытащить из Мории! Если б только она попросила.
Но вместо этого – только обнимать дрожащими руками нежное женское тело, стараясь расслышать сквозь биение своего и ее сердца пульсацию новой жизни. Очень осторожно, чтобы не помешать свершающемуся волшебству...

До самого своего отъезда Двалин с жены пылинки сдувал, тем самым сделав ее положение очевидным для всех окружающих. С месяц Гора перешептывалась и хмыкала в усы за спиной младшего Фундинула: новость была из ряда вон, но лишиться из-за нее пары-тройки зубов не хотелось никому. Один Балин радовался неприкрыто. Да еще Глойн, по праву родича так же не опасавшийся сокрушительных срывов, все намекал на чудодейственную силу своего топора, вместе с другими проведшего первую брачную ночь под дверью супружеской спальни.
И только когда изменения в фигуре Ори не оставили сомнений в верности слуха, сдержанные поздравления посыпались со всех сторон. Будущий отец столь же сдержано принимал их, стараясь ничем не выдать грызущую тревогу. История рода Дурина знала единичные случаи осложнений при беременности и родах, но с другой стороны, гномок, рожавших в столь юном возрасте, она знала еще меньше. Махалу ведомо, что могло бы случиться, поэтому каждого такого доброжелателя, возрадовавшегося прежде времени, хотелось послать вслух к балрогам и для верности треснуть по башке, чтоб не каркал. Утешали только заверения Ойна, который гадал пятьюдесятью разными способами, но никаких тревожных предзнаменований не увидел. И Сомы, которая, родив четверых, кое-что в этом понимала.

И как же ныло сердце, когда настало время уезжать в Эред-Луин, оставляя жену и не родившегося сына на попечении брата и друзей! По всем подсчетам выходило, что вернуться до того, как дрозды научат своих птенцов летать, он может и не успеть. Но тащить Ори с собой было рискованно, хоть она и просилась – пришлось поверить ее обещанию беречь ребенка и обещанию Балина беречь их обоих.


Двалин, наверное, без разговоров пожертвовал бы несколькими десятилетиями жизни за то, чтобы оказаться сейчас в Эреборе. Но увы, где-то там жизнь опять продолжалась без него. А здесь – другие горы, другая женщина, и вместо трепетного предчувствия рождения – яростная озлобленность невосполнимой потери.
Гном выждал с минуту, и снова ударил кулаком по двери:
- Дис, открой!

[Foxiney]

*********

- Дис, открой!
На дверь обрушился второй удар. Потом третий и четвертый.
- Открой, говорю тебе! Ты не можешь вечно тут прятаться.
- Убирайся к балрогам, Двалин Фундинул! – донеслось с той стороны вместе с волнами ненависти.
- Дис, ну хватит уже. Мне нужно сказать тебе кое-что.
- Я что, не на кхуздуле говорю?!
Дверь так резко открылась вовнутрь, что Двалин едва не рухнул вслед за собственным кулаком, как раз в тот момент летевшим вперед, чтобы в очередной раз обрушиться на многострадальное дерево. Дис появилась на пороге, буквально излучая гнев и ненависть.
- …Или тебе на эльфийский перевести? Или, может, ты на орочьем лучше понимаешь?!
- Дис, умоляю тебя, прекрати, - Двалин прислонился плечом к косяку, пытаясь отдышаться и одновременно не давая ей снова закрыть дверь. – Ты не можешь бесконечно прятаться.
- А ты намерен бесконечно меня преследовать? Поимей уже хоть немного уважения! И… и кто тебя вообще сюда пустил?
- А кто бы посмел меня остановить?! Я, если забыла, наместник узбада.
- Вот это точно! И как я могла забыть? Узбады могут меняться сколько угодно, Фундинулы всегда найдут способ пристроиться на тепленькое место!
- Ну что ты такое несешь? – раздражение как-то разом слетело, оставив после себя бесконечную усталость. Ну в самом деле, стоит ли злиться на женщину, не отвечающую за свои слова? – Я-то думал, ты меня знаешь…
- Я тоже думала, что знаю, - Дис в свою очередь сбавила тон. – Но ты предал все, что было между нами общего. Теперь нам разговаривать не о чем.
- За языком следи, женщина, - прозвучало на удивление беззлобно, он все-таки сумел сдержаться. – Твое горе не дает тебе права называть меня предателем.
- Я-то думала, ты меня знаешь, - с презрительной усмешкой передразнила Дис. – Я всегда называю вещи своими именами!
- И в чем же мое предательство? В том, что жив? Ну уж прости, я за последние сто лет раз сорок честно пытался сдохнуть – не вышло!
- А стоило бы! Это ты и мой чокнутый брат потащили их туда. Хотя я говорила, еще тогда говорила! Но вам же все на месте не сиделось! Эребор! Аркенстон! Вернем, искупим, восстановим!
- Тогда ты говорила иначе, - совсем тихо вставил Двалин.
- Потому что верила вам! Потому что вы оба клялись мне беречь мальчиков. Только Торину хотя бы хватило совести погибнуть, а ты…
- Твои сыновья были мужчинами, Дис. И это они погибли за Торина, а не наоборот.
- И это успокаивает твою совесть?
- А что, я должен был лечь рядом и умереть? Был бы рядом, так бы и сделал. Но послушай… - он попытался взять женщину за руку, та отскочила, как ошпаренная. – Я ведь пытаюсь объяснить тебе все. Если бы ты выслушала…
- Я и так знаю все, что ты можешь сказать. И даже где-то понимаю: опьянение победой, золото, девушка. Но… я думала, уж ты-то не забудешь их так легко. Кто угодно, только не ты.
Двалин поднял голову и встретился с ней взглядом. В сухих глазах Дис плескалась такая боль что, казалось, в ней можно увязнуть как в болоте. Рука сама собой потянулась к щеке женщины, но он вовремя опомнился и отдернул ее.
- Свои долги ушедшим я раздал с лихвой. Но если кто-то уходит, жизнь не заканчивается, я это понял.
- Моя закончилась.
- Дис, ты…
- Меньше месяца прошло. Ты даже закрытия гробницы не дождался.
- Дис…
- Я думала, если кто и поймет меня, то только ты. Мой муж не воин и не правитель, он слишком слаб, на него нельзя опереться. Но ты… Двалин, которого я знала, не забывал о древних традициях и не предавал памяти павших. Он всегда готов был умереть за других и почтить тех, кто умер за него. Он свято хранил честь королевского рода. Он уважал мою семью, был предан моему брату и любил моих детей… И как легко ты от всего отрекся всего лишь ради юбки!
- Ты не права, Дис, - переубеждать ее уже не оставалось сил. – Никто не может вечно жить со своей болью. Ты тоже не можешь.
- Но мне придется! И даже когда срок траура истечет, ничего не изменится. Ни через десять, ни через сорок, ни через сто лет.
- Но так нельзя. Им это не нужно! Вспомни: первый день за упокой, второй – за здравие. Так было всегда, и…
- Прекрасное оправдание!
- Проклятье! У меня и правда такое чувство, что я оправдываюсь.
- А разве нет?
- Так, может, накажешь уже, а? Если считаешь, что я перед тобой виноват, ударь! Расцарапай мне лицо. Можешь каблуки об меня сломать!
Раздражение вспыхнуло – и осыпалось искрами в облаке ледяного молчания.
- У тебя на коже их имена. – Во взгляде и голосе Дис было столько осуждения, что невольно захотелось опустить голову. - Думаешь, откупился?
Двалин не ответил. Зачем, если она не хочет слушать?
Женщина подняла глаза и, заметив, что он больше не подпирает плечом косяк, решительно захлопнула дверь.

************
Две недели спустя Сигмар закончил свою статую, и ее торжественно водрузили на заранее приготовленный постамент. Двадцатифутовый мраморный Торин встал у ворот Чертогов своего имени, поднятой рукой словно бы ограждая Синие Горы, и неотрывно глядя на Восток, куда так стремился при жизни. Двалин по праву и обязанности наместника исполнил надлежащий обряд поминовения и произнес короткую речь, показавшуюся ему просто нелепой в своей торжественности. Потом обвел взглядом молчаливую толпу и, сочтя свой долг исполненным, повернулся к подданным спиной. Два топора взметнулись вверх в древнем воинском приветствии и сложились крестом у подножия памятника. Двалин опустился рядом на колени и так простоял, пока все не разошлись.
Последней, наградив его презрительным взглядом, ушла Дис.

А через два дня на рассвете первый караван переселенцев двинулся на восток.
- Ты как уговорил ее ехать? – спросил Двалин Сигмара, стоя у ворот, пока немногочисленные женщины и дети грузились на повозки.
- Окончательно ее убедило заверение, что ты не едешь, - скульптор невесело усмехнулся. – Прости уж.
- Да без обид, я все равно сейчас уехать не смог бы.
- Передать твоей что-нибудь?
Двалин достал из кармана заготовленное заранее письмо.
- Ты за своей лучше следи. А то мало ли…
- Не думаю. Она не из таких, кто может глупостей натворить… Только вот не знаю, что потом. Она ведь едет могилы увидеть, а потом что?
- Ну, может быть, увидит что-то кроме. Хотя, не мне судить… Удачи желать не буду, просто легкой дороги.
Сигмар пожал протянутую руку.
- А тебе удачи, друг.

[Foxiney]

Это было очень тяжело, больно и унизительно. Но так было нужно, и Сигмар не стал спорить. Почти…
Только спросил холодно и зло:
- Ты хоть понимаешь, о чем просишь, узбад?!
Именно так. Родич не посмел бы даже помыслить о подобном, а король мог. И даже, наверное, должен был.
Торин с минуту мерил его взглядом. Потом отвернулся и, глядя куда-то в стену, бросил тоном, не предполагающим даже сомнений:
- Твой сын станет наследником.
- Он перестанет быть моим сыном!
- Только на бумаге, - поспешил вмешаться Балин, хватая Сигмара за рукав и как всегда благодушно улыбаясь. – А эту бумагу вижу только я, и то не каждый день.
- А совесть у меня, по-твоему, слепая?!
- Сигмар, я прошу тебя. Мы оба тебя просим. Ради всего нашего клана…
- Ради клана отречься от сына? Совсем свихнулись?!
- Право наследования нельзя передать, если наследник не принадлежит королевскому роду! – Торин говорил холодно и четко. И по-прежнему смотрел в другую сторону. - А принять кого-то в род невозможно, пока он не будет изгнан из отцовского. Ты – единственный совершеннолетний представитель своего рода, только ты можешь это сделать.
Конечно может! Это узбад знает точно. А вот хочет ли – это мало кого интересует.
- Я останусь единственным, если это сделаю. - Сигмар очень явственно чувствовал как закипает где-то глубоко внутри глухая и слепая ярость. Та самая, что живет в душе каждого гнома, но просыпается лишь когда у него пытаются отнять то, что он считает своим.
Узбад оставался все так же спокоен. Хотя незанятый собственными переживаниями Балин почти слышал, как звенят его нервы. Чувствовал, как сгущается воздух между двумя гномами.
- Ненадолго. У вас с Дис будут еще дети, и я не стану на них претендовать.
- То есть ты теперь решаешь, чьих детей рожает моя жена?
- Это прежде всего дети Дис. Она знает, что они значат для рода Дурина.
- А может лучше, заведешь своих и будешь распоряжаться ими?!
Торин обернулся так резко, что наблюдавший за перепалкой Балин непроизвольно подался вперед в попытке остановить неизбежный удар. Но в занесенной королевской руке не было оружия. Двое мужчин замерли друг напротив друга с одинаковой решимостью на лицах, сжимая кулаки, вцепившись друг в друга яростным взглядом. Старик задумчиво оглядел их и отступил в сторону: Торин, конечно, был потрясающе черств, заводя с мастером разговор о самом святом, но и Сигмар умудрился, не целясь, попасть противнику по больному. Каждый был уязвлен. И каждый был прав. Но это была схватка характеров, а не кулаков. Иначе королевский зять проиграл бы еще до начала.
Безмолвная дуэль продолжалась невыносимо долго, и Сигмар первым отвел глаза. Не потому, что не хватило сил, и не потому, что вдруг вспомнил: простому мастеру из вымершего рода не пристало перечить узбаду. Просто вдруг остро, в мозг и через весь позвоночник пробило пониманием: для Торина этот обряд будет едва ли не унизительнее, чем для него самого. Для короля передать право наследования сыну сестры, значит, расписаться в собственном бессилии. И не важно, что стало истинной причиной: Торин Дубощит войдет в историю подгорного народа как единственный узбад из рода Дурина, не оставивший прямых наследников.
И он это знает.

…Изгнанием из рода обычно карают преступников, святотатцев, предателей, трусов, опозоривших честь семьи. Сигмар, будучи в здравом уме и твердой памяти, отрекся от сына, который не успел совершить ничего дурного в своей короткой жизни и вряд ли вообще понимал, что происходит. И в Книге Дней Эред-Луина появилась неприметная заметка о том, что Фили Сигмарул, изгнан из рода отца и принят в род матери по соответствующему обряду, и отныне зовется «сын Дис, дочери Трайна».
Весь обряд провели в узком кругу: узбад, «изгнанник» с отцом и Фундинулы. Торин произнес положенные слова, символически возложил руку на голову племянника и вышел, даже не дождавшись, когда Балин закончит свою запись. За ним ушел Двалин, который за все время церемонии слова не произнес, и вообще, никак не выказал своего отношения к происходящему. Затем и хранитель прихватил свою книгу и, пробормотав что-то утешающее, побрел к двери. Сигмару было не до них – он пытался успокоить Фили, который расплакался, испугавшись невыносимой серьезности взрослых.
- Он все равно останется твоим сыном.
Неизвестно когда успевшая появиться Дис обняла их обоих
Муж, печально улыбнувшись, коснулся губами ее щеки и в который уже раз провел ладонью по светлой голове мальчика.
- Когда-нибудь он поймет, что случилось.
- Поймет. И не осудит.
В это безумно хотелось верить. Да и можно ли не верить Ей?